У педагога и переводчика Бузыкина есть талант, но его характер нерешителен. Он не может оставить свою жену и уйти к любимой женщине, не может отказать своей сокурснице, которая эксплуатирует его талант. Он терпит посещения доморощенного философа-алкаша. Когда он, наконец, решается на смелый шаг, он терпит фиаско, так как по природе он мягок и податлив, как воск.
«О Человек! Ты клетка или сеть! Душа, как птица, хочет улететь, но трудно птице улететь на ветки, — лишь улетит она – и снова в клетке…»
Пленница зимних апатий и меланхолий,
(бледная немочь, нежизнеспособный вид),
я бы хотела быть Лолой, бегущей Лолой,
знающей точно, куда и зачем бежит.
Чтобы не вяло, задумчиво «будь что будет»,
а «что бы ни было, будет, как я хочу».
Ставь на мне опыты, доктор, коли уколы,
дай мне последним подарком на Рождество
красную гриву и быстрые ноги Лолы.
И ничего,
кроме этого,
ничего.Ева Тенецкая
Ярко-красная, словно раскалённая, в тон волосам Лолы* телефонная трубка – точка отсчёта истории. Стоит поднять её – и всё начнётся, закрутится в бесконечную спираль, запляшет в безумном танце, задёргается в хроническом временном цейтноте. Беги, Лола, беги! Мчись, уносись — быстро, стремительно, без оглядки, на всех парусах, во весь дух, — потому что тебя ждут на другом конце провода.
Знакомьтесь: Андрей Павлович Бузыкин, 46 лет, женат, кроме супруги укомплектован замужней дочкой и пассией с матримониальными планами, работает переводчиком (талантлив!) и… всегда бежит. Бежит по ступенькам метрополитена, по институтской лестнице, в компании, но чаще – один, по сонным и проснувшимся улицам родного города, по неразведённым мостам. Бежит, как шекспировская любовь («Любовь бежит от тех, кто гонится за нею, а тем, кто прочь бежит, кидается на шею…»), и, казалось бы, к ней, но на самом деле – от неё, а потому с двойной петлёй, накинутой двумя разными парами рук, на шее. Бежит под неумолчное стрекотание звукового сигнала наручных часов, а без них – опаздывает глобальнее, но бежит ещё быстрее. Это только в квартире главного героя «маленький раскардаш» из-за ремонта, а в личной жизни – огромный. Вокруг него то и дело мелькают лица. Женские: жены-страдалицы (обычно Наталье Гундаревой доставались темпераментные роли, хотя и здесь её Н. Е. рвёт рукава у подаренной любовницей куртки чудо как выразительно!); незадачливой сокурсницы Варвары (за украденную у Бузыкина мечту в образе Скофилда Волчек не терпится немедленно отправить… хотя бы в Интурист гидом); героини служебного романа машинистки Аллы (ах, Марина Неёлова – нимфа с неизменным детским голоском Алисы и балетной грацией (как она бёдрышком?): «и шьёт, и готовит, и печатает, и стирает, и спасает, и мучает, и лю-юбит; где ты ещё себе такую найдёшь?»). Мужские: датского коллеги-профессора (истинное богатство русского сленга открыл для себя во время съёмок Норберт Кухинке: «алкач» и ходок, «трезвевател», «всего и делов-то», «хорошо сидим», не говоря уже о литературной классике, об «облизьяне зелёной»); жовиального соседа, грибника со стажем и приверженца славянских традиций Харитонова (Евгений Леонов с нетленной песней о Марусеньке – да можно ли без него у Данелии?); дяди Коли – голоса совести коммунальной квартиры и целого поколения (Николай Крючков). И масса других, расплывчатых или не запоминающихся на бегу.
Беги, Лола! От скорости твоего перемещения зависит жизнь другого человека. Ты обещала ему быть сильной. Ты будешь сильной?
Куда бежит персонаж Олега Басилашвили, не столь важно. Зачем и от чего он бежит – это уже существенно. Он бежит от обыденности, от возраста, от себя самого? В том-то и дело, что нет. Он бежит просто по инерции, по кругу, как лошадь на карусели, или в цирке, или та, чьи копыта с намёком цокают в фильме по мостовой. Оно-то, конечно, «все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь», но, в поддержку другой маленькой неунывающей лошадки, которой «живётся не сладко», каждому из нас милее её революционные виды на будущее. А из Бузыкина мятежник никудышний. Он слаб. И жалко его, и жалко тех, кто страдает от его слабости. Он не думает о том, что доставляет боль своим близким, а если думает, то предпочитает бежать – в том числе и от этих мыслей. Он смирился с заведённым порядком и даже находит отговорки для сохранения status quo: «Алла, ты же знаешь: я свою жизнь изменить уже не могу». Удобнее успокоить себя помощью бесталанной коллеге или для блезиру отвергнуть зачётку двоечника, чем решительно что-то менять или меняться самому. Книжные и кинематографические вкрапления по ходу сюжета картины и нагнетают, и комментируют ситуацию Бузыкина, на которого «всё навалилось»: диктуемое им Аллочке стихотворение в начале фильма («Зачем воде качать пустой паром, и падать для чего звезде падучей? Ни для кого? На всякий случай?»); отрывок из «Горестной жизни плута» в исполнении Галины Волчек (так изначально назывался сценарий Александра Володина, позже переродившийся в «Осенний марафон») и переводимые Хансеном «Униженные и оскорблённые»; реплика из телевизора, явно пародирующая «Семнадцать мгновений весны» («Отто знал, что в его распоряжении сорок минут…»). А ведь Андрей Павлович мечтает остановиться, ему давно не в радость и вечный зов, и вечный бег.
«Мне это было совсем не близко. Я подумал: вот у меня партнёрша, замечательная актриса Неёлова. Мог ли быть у меня с нею роман? Скорее всего – нет. Гундарева… Нет. А что же тогда такое для меня Бузыкин? И я понял: для Бузыкина самое дорогое – письменный стол, книжки. И чтобы никого не было! И сидит он, как Маршак, и получает удовольствие: это – моё… И ничего не надо никому доказывать! И можно делать книгу! И хорошо бы эти женщины вышли за каких-нибудь героев-космонавтов, устроили свои судьбы и оставили его в покое…» (Олег Басилашвили)
Однако его флотилия из тех, чьи корабли лавировали, лавировали, да не вылавировали, «Разбитая луна» же – в состоянии тотальной разбитости. Это внутри, а снаружи – серые унылые тона, меланхоличные типажи в общественном транспорте (о, эта способность Данелии подмечать, а затем фиксировать тихие прелести отечественной действительности!). Созвучные им аккорды основной мелодии Андрея Петрова не добавляют картине оптимизма, но в глазах тех, кто принимает Бузыкина со/за всеми его недостатками, «Осенний марафон» обретает краски и смысл. И до чего же отчаянно хочется увидеть финиш не жизненного пути, а марафонского забега главного героя! Чтобы на лицах крупным планом — его самого и его женщин — отражалась вместо вселенской тоски уверенность в том, что, наконец-то, раз и навсегда уйдут из их обихода внеплановые семинары и заседания кафедры, а также коронная фраза: «Тут уже стучат, я тебе перезвоню!» Бег бегу рознь, да по плечу ли Бузыкину возможности тыкверовской Лолы? И голос не тот, и целеустремлённости вряд ли хватит для второго дубля. Пять минут передышки – и снова в бой, в забой, в забег, без конца и с позабытым началом, вне времён года и против собственного желания…
Беги, Лола, беги, потому что ты именно бежишь, а не убегаешь, не улепётываешь, не драпаешь. Потому что твоя жизнь полетела кувырком не по твоей вине. Потому что ты воспользуешься предоставленными тебе шансами переиграть её последний эпизод.
* Лола — главная героиня картины Тома Тыквера «Беги, Лола, беги»
